Серые земли - Страница 92

— К — какая?

— Всякая. Рутинная. Воры там. Душегубцы… мошенники всякие… развелось в последнее время, прям спасу нет. Так вы, панна Богуслава, сами к нам заглянете, аль прислать кого? Для протоколу?

Ответа Евстафий Елисеевич не дождался.

И выйдя за дверь, дверь прикрыл.

— Звать как? — поманил он давешнего полицейского.

— Андрейкой, — пробасил тот, отчаянно робея перед этаким высоким начальством.

— Слушай меня, Андрейка. Стой тут. И никого не пускай.

— Никого? — в голосе несчастного послышалась обреченность, вновь он подумал о муже, который, явившись домой, навряд ли обрадуется, что его в собственную квартиру, за которую он по пятьсот злотней в месяц платит, не пущают.

— Никого.

— И княжича?

— Особенно княжича, — Евстафий Елисееви ободряюще похлопал Андрейку по плечу, для чего пришлось встать на цыпочки, ибо боги наделили Андрейку немалым ростом да и силушки, судя по виду, не пожалели. — Не переживай. У него, сколь знаю, иные заботы. До завтрешнего дня не явится. А тебе часик — другой перетерпеть. Я смену пришлю. И Старика. Пускай эту красавицу под протокол опросит.

— А если, — Андрейка покосился на дверь. — Если она… ну того…

— Пускай попробует, — Евстафий Елисеевич нехорошо усмехнулся. — Старик будет рад…

В этом познаньский воевода нисколько не сомневался.

Глава 19. Где речь идет о женщинах, мужчинах и варварах

Курсы свои пан Зусек проводил в гостинице «Познаньска роза», каковая была не то, чтобы вовсе дорогой — до того же Метрополя, на который Гавриил глядел издали, исключительно любопытства ради, ей было далеко, однако же выглядела она много пристойней пансиона.

— Билет покупать будете? — осведомилась полная дама с вытравленными до синевы волосами, из которых торчали яркие фазаньи перышки. Облачена дама была в парчовый балахон темно — винного колеру, перетянутый под грудью золотым шнуром.

— Меня пан Зусек пригласил.

Гавриил вытягивал шею, силясь разглядеть хоть что‑то, помимо двери в залу. К слову, дверь была вида превнушительного, убранная ко всему театральною портьерой.

— Без билету неможно, — отозвалась дама, подвигая очочки к переносице. — Пять злотней за разовый. Двадцать — за абонементу…

Пять злотней у Гавриила имелись, и даже двадцать, и куда больше двадцати, однако же провинциальный пан, которым он ныне являлся, не мог вот так запросто расстаться с этакою непомерною суммой. Костюмчик его и то обошелся в семь… так‑то костюмчик, хотя ж и неудобственный, зато из хорошего сукна скроенный.

Он прошелся по холлу гостиницы, будто бы в раздумьях, подступился к двери, запертой и перетянутой витым шелковым шнуром.

Вздохнул.

Потыкал пальцем в мохнатые стволы пальм, пощупал плотные накрахмаленные листья их. Подивился на лепнину и позолоту… дама, сперва следившая за перемещениями Гавриила зорко — верно, подозревала в нем непристойное желание задарма проникнуть в святая святых гостиницы — вскоре интерес утратила. Гостиница заполнялась людьми.

К столику подходили мужчины.

Высокие и низкие. Толстые и худые. Одетые солидно, и кое‑как… были и студентики, что выкладывали на столике дамы целые башни из медней, изредка разбавляя их серебром. Были и те, кто, не глядя кидал горсти золота…

Со всеми панна билетер держалась одинаково. Она окидывала посетителя придирчивым взглядом, поправляла очочки и широкой ладонью накрывала монеты.

Пересчитывала их старательно, иные не стеснялась пробовать на зуб, после чего монеты отправлялись в ящик кассового аппарата. Дама с силой дергала за ручку, и аппарат вздрагивал. Проворачивался моток синей ленты, на который с глухим звуком падала печать, щелкали ножницы, и вожделенный билет передавался клиенту.

— Дайте билетик, — решился Гавриил и протянул монеты.

Кусочек влажноватой синей бумаги с плохо пропечатанным нумером, Гавриил сжал в кулаке. Но ничего‑то, ни озарений, ни предчувствий, вожделенный билетик не вызвал.

В залу стали пускать в четверть пополудни.

Входили молча, старательно не глядя друг на друга и изо всех сил делая вид, будто бы оказались в сем месте исключительно случайным образом.

Рассаживались по местам.

И Гавриил оказался зажат между полным одышливым господином в сером сюртуке и узколицым субьектом вида преподозрительного.

— Жуть, — сказал субьект, мазнув взглядом по Гавриилу. — Деньгу дерут бесстыдно.

Он стащил мятый котелок и, поплевав на ладонь, пригладил рыжеватые волосы.

— Не хотите, не платите, — господин поерзал в кресле, чересчур тесном для его габаритов. — А меблю могли б и получше поставить.

— Не нравится, идите в «Метрополь».

— Пойду, милейший, уж не сумлевайтесь, — господин вытащил из внутреннего кармана пакет из промасленной бумаги и платок. Платок он расстелил на коленях, а уж потом и пакет развернул.

Запахло колбасой.

Вяленой. Чесночной.

Она лежала рядом, тоненькая, нарезанная полупрозрачными ломтиками. И господин неспешно обирал темные зерна горчицы, белые квадраты чеснока.

— Не могу я науку постигать без еды, — пояснил он беззлобно. И из другого карману извлек пакет с хлебом. Черным. Свежим.

Субьект нервически вздохнул и заерзал.

— Много жрать вредно!

— Так то много… — возразил господин, выкладывая на куске хлеба узор из колбасных ломтиков. — Я ж в меру…

И пальцы облизал.

— Ваша мера треснет скоро, — субьект, перегнувшись через Гавриила, ткнул пальцем в объемный живот господина.